Умирать — в крайнем случае - Страница 74

— Ну, Питер, дорогой мой друг, какой же из меня гипнотизер! Я всего-навсего одинокий старый человек, совершенно безобидный… обратите внимание, что я безобиден до тех пор, пока меня не начнут раздражать сверх меры…

Он наливает новую порцию виски и, залпом осушив стакан до половины, продолжает:

— Впрочем, довольно об этом… Позвольте старине Дрейку самому решать свои проблемы… Вернемся к молодежи. В конце концов, жизнь — это молодость. Что вы скажете, Линда, если в ближайшем будущем вашим шефом станет Питер? Полагаю, это будет для вас приятным сюрпризом. В конце концов, отнюдь не плохо иметь в качестве шефа своего приятеля.

Линда машинально поднимает голову и смотрит на Дрейка, как будто хочет отгадать, на что он намекает. Потом снова опускает глаза на стакан.

— Должен признаться, подобная идея до сих пор не приходила мне в голову, — продолжает шеф, — но некоторые отстроумные замечания Питера, сделанные по ходу программы этим вечером, навели меня на мысль сделать его директором «Евы». С его воображением, с самобытными находками из него получится прекрасный художественный распорядитель. Самое главное, что мы ничем не рискуем. Не будет дополнительных расходов, которые иногда просто разорительны. Он, например, считает, дорогая Линда, что программу можно в корне изменить при помощи незначительных трансформаций… Она станет даже лучше…

— Полноте, сэр, — осмеливаюсь прервать его словесное извержение я.

— Молчите, Питер! Я отлично понимаю, что вы человек скромный, но не одобряю этого, — одергивает меня Дрейк.

И, обращаясь к нашей даме, продолжает:

— Он считает, дорогая, что достаточно, например, на мулатку возложить вокальную часть, а вас перевести на раздевание, как мы получим свежую, зажигательную программу…

— Да, я вас поняла, — произносит Линда, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения. — Мне не ясно только одно, почему вы не скажете прямо, что я надоела вам со своим репертуаром, а прибегаете к подобного рода… остротам.

— Да что это с вами, дорогая? Неужели вы обиделись? — Шеф удивленно разводит руками. — Прежде всего, речь идет об одной невинной затее нашего любимого друга: пока еще это только проект… и потом, никто не возражает против вашего репертуара, даже Питер, который к тому же считает, что, раздеваясь, вы могли бы напевать одну из ваших песенок… Не так ли, Питер?

Я не нахожу нужным отвечать ему, да и Дрейку ни к чему мой ответ, его больше интересует реакция дамы, и эта реакция не заставляет себя ждать:

— Думаю, я поняла вас правильно, сэр, — произносит Линда, вставая, ей удается (по крайней мере внешне) сохранять невозмутимый вид, — можете быть совершенно спокойны: я не буду больше досаждать вам своими песенками.

Она кивает нам на прощанье и уходит.

— Боюсь, что мы поступили с ней не по-джентльменски, — бормочет шеф с виноватым видом. — Вышло так, будто мы ее прогнали…

И, чтобы наказать себя за столь не джентльменское поведение, он выпивает виски одним духом. Потом, раздосадованный воцарившимся молчанием, рычит:

— Чего вы застыли, как монумент? Не хватало еще, чтобы и вы на меня начали дуться!

— Как можно, сэр. Я только не могу понять, зачем вам нужна эта женщина, раз она явно не желает ложиться с вами в постель. В конце концов, это вопрос взаимной симпатии.

— Глупости. — Рыжий пренебрежительно машет рукой. — Симпатия — это роскошь, а я не привычен к роскоши, мой друг. Я когда-нибудь спрашивал у вас, нравлюсь я вам или нет? Так почему это я должен ей потакать? В конце концов, мне нужна не симпатия, а мне нужно другое, то, что, слава богу, всегда налицо.

— Боюсь, что вам ничего не нужно, — осмеливаюсь возразить я, — и эта женщина тоже вам не нужна. Просто вас раздражает тот факт, что, как вы сами сказали, у соседа есть кошка, а у вас — нет.

— Хотя бы и так, это не так уж мало… — ворчит Дрейк, наливая себе лошадиную дозу виски.

Он собирается еще что-то сказать, но в этот момент оркестр оглушительно грохает, что знаменует начало второй части программы — ее ночной части, предназначенной для людей без предрассудков.

— Следующий номер нашей программы — секс по ту сторону «железного занавеса»! — объявляет конферансье в темно-синем смокинге. — Фрейлейн Хильда, недавно покинувшая красную Германию, избравшая свободу!

— О, это что-то новое! — восклицает Дрейк. — Раньше такого номера не было. Значит вы, Питер, напрасно обвиняете Стентона в отсутствии воображения. Вы просто заритесь на его место, приятель!

Ему явно нравится приписывать мне собственные умозаключения, и поскольку было бы грешно лишать его этого удовольствия, я ограничиваюсь следующим замечанием:

— Воображением, сэр, вероятно, обладает фрейлейн Хильда, а не Стентон. Держу пари, что она с этим своим эмигрантским номером уже несколько лет кочует по ночным клубам Сохо.

— Это не имеет значения, — ворчит рыжий, устремляя свой взор на даму, уже появившуюся на дансинге. — Во всяком случае, это оригинально.

Вид бездомной бродяжки весьма невзрачный. Она одета в грубую спецовку синего цвета. На голове платок. Очевидно, в Лондоне так представляют себе людей, живущих по ту сторону «железного занавеса». «Потерпевшая» оставляет возле стула свой эмигрантский чемоданчик и начинает с ходу снимать с себя свою простонародную одежду, чтобы показать, что у нее под платьем. Под платьем оказывается очень белое и очень пышное тело молодой женщины, весьма подвижной и изворотливой в демонстрации двусмысленных и откровенно бесстыдных телодвижений.

Поломавшись в голом виде сколько влезет, так что зрители смогли досконально, во всех деталях, изучить ее телосложение, женщина открывает чемоданчик, и начинается стриптиз наоборот, то есть одевание. Только на этот раз она надевает на себя лучший модный наряд в самом шикарном варианте, так что по окончании процедуры перед нами предстает изысканно одетая дама — неоспоримое вещественное доказательство преимуществ западного мира.