Умирать — в крайнем случае - Страница 10

— Изничтожить? Верно, такая мысль у меня была. Но это всегда успеется. Препятствий к этому нет. Так что послушайте меня: не будем торопиться. Сначала сядьте, а если придется вас раздавить, то я это сделаю.

В добродушном рыке появилась чуть заметная угрожающая нотка. Льва можно дразнить, но только иногда и в меру. Пожалуй, мне в самом деле лучше сесть, тем более что я еле держусь на ногах.

Я опускаюсь в мягкое плюшевое кресло и жду продолжения. Наверное, мистер Дрейк успел нажать невидимую кнопку, и, наверное, Ал был заранее предупрежден, потому что дверь распахивается, и он торжественно вплывает в кабинет, катя перед собой бар на колесиках. Рыжий небрежно машет ручной горилле — мол, выметайся — и начинает возиться со стаканами и бутылками.

— Знаете, в последнее время я мало пью, не больше двух пальцев в час, — поясняет он между делом. — Но вы понимаете, что когда у меня гости…

Возможно, он забыл, что уже объяснял мне все это; но он не забывает вместе со стаканом предложить мне ониксовую шкатулку с сигаретами.

— Курите… устравайтесь поудобнее… вообще чувствуйте себя как дома, друг мой. Здесь вам ничто не угрожает.

Я закуриваю и отпиваю глоток виски. Потом все также несговорчиво заявляю:

— Угрожает или нет, мне наплевать. Вашим швейцаром я не буду.

Рыжий, достав из кармашка длинную сигару, медленно снимает с нее целлофановую упаковку. Потом все так же медленно обрезает кончик и закуривает.

— Да-да… Это я, кажется, уже слышал… — кивает он и направляет мне в лицо густую струю дыма. Невзирая на все мои грубости, настроение у хозяина явно отличное, что заметно по голосу. Низкому и хриплому — такому хриплому, что при наличии остальных данных мистер Дрейк мог бы стать достойным преемником незабвенного Армстронга.

Мы молчим и курим, рыжий наливает новую дозу виски и делает глоток для проверки — тот вкус или нет, — а потом заявляет:

— Рискуя лишить вас любимого припева, должен сообщить, что место швейцара уже занято. Даже если бы вы и согласились его занять, это невозможно. Вы также знаете, что добраться до посольства не сможете — путь к нему нелегкий, особенно для человека с вашим хрупким здоровьем. Словом, ваши шансы на спасение, дорогой друг, равны нулю.

— Мне это безразлично.

— Лицемерите, дорогой друг, лицемерите! Ни одному человеку не все равно, будет он жить или умрет. Никогда! Это я знаю по себе.

— Ничего вы не знаете, — весьма невежливо бросаю я. — Если бы вас обработали так, как меня, то вы бы поняли, что ничего не знаете.

— Меня обрабатывали, мой друг, и не раз, — говорит он и хрипло смеется. — Старина Дрейк прошел огонь и воду, поверьте. Наверное, поэтому я готов войти в ваше положение и поискать какой-то выход. Мне даже кажется, я кое-что нашел. Но в конце концов, все будет зависеть от вас.

Он умолкает и взглядывает на меня, чтобы посмотреть, как я реагирую на его заявление. Но моя единственная реакция — апатия.

— Я мог бы предложить вам кое-что действительно серьезное, вполне отвечающее вашим изысканным вкусам. Вы могли бы стать моим секретарем или, если угодно, моим консультантом. Однако согласитесь, что такой ответственный пост нельзя доверить первому встречному, безо всяких гарантий…

Я слушаю, не давая себе труда ни кивнуть, ни возразить.

— Я хочу сказать, что не могу доверить вам этот пост, раз вы собираетесь вернуться на свое судно. Я не говорю, что это вам удастся, но при таких намерениях я не могу взять вас к себе. Мне нужен человек, преданный делу.

Немного помолчав, я нехотя отзываюсь:

— Буду я ему предан или нет, зависит от условий.

— Вы — деловой человек! — рычит Дрейк. — И эта ваша черта мне уже знакома. Но даже на деловых людей иногда накатывает: привязанности, ностальгия, Родина с большой буквы и прочее…

— Я плаваю пятнадцать лет, — апатично говорю я и беру новую сигарету. — И за все это время не провел на Родине с большой буквы и пятнадцати месяцев…

— Да, это недурной тренинг, — соглашается Дрейк. — Но все на свете имеет оборотную сторону. Может, вы оторвались от людей… утратили связи… В сущности, какие у вас связи на родине?

— В каком смысле? — интересуюсь я, глубоко затягиваясь.

— Кто ваши друзья? С какими людьми вы водите знакомство?

— Самыми разными: рыбаками, моряками, портовыми служащими.

— Так. А есть среди них люди, на которых можно положиться?

— Как бы я работал, если бы их не было? Мало сэкономить часть фонда, надо еще ее сбыть.

— Вам, конечно, лучше знать, — кивает рыжий.

Он выпивает остаток виски, затягивается сигарой и продолжает:

— И еще один вопрос, друг мой. Третий и самый важный. Cтарина Дрейк привык требовать от своих подчиненных беспрекословного повиновения.

— Я что, должен принести присягу?

— Нет, присяги не надо. Вообще я не из тех людей, которые любят хвататься за слова и обещания. Но должен вас предупредить, поскольку чувствую в вас некоторую нервозность. Мы здесь — люди спокойные, друг мой; если кто-то имеет право нервничать, то только я! А поскольку я этим правом не пользуюсь, то все у нас идет тихо и мирно. И повышенного тона я терпеть не стану.

Мой ответ звучит пренебрежительно.

— Мне тоже незачем особенно волноваться. И незачем строить из себя более спокойного, чем я есть на самом деле.

Дрейк бросает на меня беглый взгляд, но молчит.

— Я еще не слышал другой стороны условий, материальной, — напоминаю я.

— Она будет целиком зависеть от вас. — Дрейк добродушно усмехается. — Какой толк обещать вам кучи денег, если вы все равно не сумеете их истратить из-за преждевременной кончины…