Умирать — в крайнем случае - Страница 88

К оглавлению

88

Не знаю, нужно ли объяснять, что вслед за упомянутой рукой из-за колонны появляется Борислав.

Путь нашего отступления не усыпан розами, но все обходится без особого риска. Если не считать, разумеется, риск сломать себе ногу.

Отступление проводится не через вход, где стоит «плимут» с гориллой, а через зияющее над Темзой отверстие, к которому ведет металлическая лестница.

Мы кое-как спускаемся на землю в полной темноте, перебираемся в предназначенный для грузовиков проезд, оттуда попадаем на узкую улочку, где Борислав припарковал свой «форд». Дальше, как вы понимаете, идут в ход современные средства передвижения, пока мы не подъезжаем к речной пристани, до отказа забитой баржами.

Выйдя из машины, мы пересаживаемся в небольшую моторную лодку, где нас ждет молодой парень в темной фуражке.

— К пароходу? — спрашивает парень.

— Можно и к Интеллидженс-сервис, — отвечает мой приятель.

Но поскольку наш парень не знает, где точно находится этот институт, он ведет лодку к пароходу.

Мы движемся по середине реки, чтобы не наткнуться на скученные возле берегов корабли и баржи. По обе стороны медленно проплывают и остаются позади темные громады зданий и вздымающиеся ввысь корпуса исполинских кранов. Вдали на фоне мерцающего неба, затянутого влажной пеленой дождя, уже проступают две мрачные башни Тауэра.

— Сигареты есть? — спрашивает Борислав, словно мы находимся не на середине Темзы, а в кабинете генерала.

Он бесцеремонно запускает пальцы в мою пачку, вынув оттуда сигарету, закуривает и некоторое время молча затягивается, как делают все заядлые курильщики, бросившие курить.

— Я слежу за этим Мортоном еще с утра, — объясняет мой приятель, усаживаясь на сиденье, — потому что мы знали: сегодня утром операция провалится, о чем Мортон тут же будет уведомлен. И как только он будет уведомлен, он тут же возьмется за тебя. Значит, он приведет меня к тебе.

— Вполне логично, — замечаю я.

— В принципе — да, но все это время я думал: а вдруг, пока я кручусь возле дома этого типа, какой-нибудь другой тип уже сводит с тобой счеты.

— Тоже логично, — снова подтверждаю я, — но не знаю, говорил ли я тебе, что мой девиз умирать — только в крайнем случае.

— …и только тогда, когда «плимут» остановился на Риджент-стрит, и я увидел тебя, на душе отлегло.

— Интересно все же, как произошел сам провал… — бормочу я себе под нос.

— Думаю, это было шикарное представление. Есть сведения, что пресса была предварительно подготовлена к небывалой сенсации: «Коммунисты отравляют свободный мир», «Героин — секретное оружие социалистической Болгарии». Представляешь, журналисты, телевидение, кинокамеры… И в заключение — пятнадцать килограммов крахмала…

Он умолкает, чтобы покрепче затянуться сигаретой, потом добавляет:

— Но это только одна сторона провала. Вторая уже подготавливается: множество документов, справок, фотоснимков… Хотя об этом — завтра.

— Это твое «завтра» напомнило мне об одной песенке, — говорю я, — и об одной даме. Все-таки мне следовало бы с ней проститься…

— Он, видите ли, собирается прощаться… Да ты в своем уме? — возмущается Борислав.

Я в своем уме. Но ничего не могу поделать со своей памятью. Особенно теперь. Ведь прошлое встает перед нами именно перед лицом смерти, а при каждом отъезде навсегда — что-то в тебе умирает.

Что-то умирает, остаются воспоминания. О хорошем и о плохом. Неприятно отчетливые и совсем смутные, они сливаются одно с другим, возникают и меркнут, подобно расплывчатым отражениям в темной глади Темзы, по которой с мерным рокотом несется наша моторная лодка. Горделивая Линда со своими страхами; Бренда с ее фальшивой грацией; добрая Дорис — здоровый дух в здоровом теле; и добрый старина Дрейк, одинокий вдовец; и Марк, посланник смерти, и Джо, и Майк, и мистер Оливер, и Кейт, и Хильда, и Стентон. Не стоит перечислять многочисленных горилл и всех остальных представителей фауны зоосада под названием Дрейк-стрит и оплакивать всех покойников из ЦРУ. Все эти люди… опасные и безобидные, палачи и жертвы, хитрецы и простачки, те, кто все еще бродит по улицам этого города, чей темный силуэт четко вырисовывается на мерцающем небосклоне, и те, кто, подобно нам, отправились в плаванье вниз по Темзе, только на несколько вершков ниже уровня реки, ведь каждое путешествие подобно умиранию, но случаются и такие путешествия, которые равны полному умиранию.

— Ты, Борислав, смотришь на жизнь слишком прозаически, — укоряю я его. — У каждого есть воспоминания…

Но Борислав, который привык к подобного рода замечаниям, довольствуется тем, что решительным жестом швыряет в реку докуренный до самого фильтра окурок сигареты. Потом плотнее запахивает плащ и, подняв глаза на внезапно прохудившееся небо, залитое электрическим сиянием, констатирует:

— Опять льет.

88