Умирать — в крайнем случае - Страница 27

Не говори: увидимся мы завтра.
Не говори: с тобой я буду завтра
И завтра поцелую я тебя.
Быть может, это завтра, завтра, завтра,
Наступит без меня и без тебя.

Естественно, я могу встать и сказать ей: «Успокойтесь», или «Подсаживайтесь к нам, выпьем», или хотя бы убрать эту нежную ладонь со своего нового костюма, но я весь во власти виски или во власти этих сине-зеленых глаз, я позволяю ей принимать меня за исчезнувшего любимого и держать руку на моем плече. Вскоре она сама снимает руку, отступает к центру дансинга и продолжает:

И буду ль я и ты ли будешь?
Разлука на день — одиночества провал.
Не говори мне о любви, что будет.
Ведь нас с тобою, может, уж не будет.
Жить надо днем, который уж настал.

После чего, как и следовало ожидать, наступает очередь припева, и певица смотрит уже не на меня, а куда-то в глубину зала, в ту даль, где таится, может быть, ее судьба, а может, гибель одного из кельнеров, словом, нечто таинственное и неразгаданное, и над столиками настойчиво звучит голос с нотками отчаяния:

Быть может, это завтра, завтра, завтра
Наступит без меня и без тебя…

Следует взрыв рукоплесканий. В подобных случаях и в подобных местах люди охотно аплодируют, чтобы показать, что им не чуждо искусство чистое и возвышенное, словом, Искусство с большой буквы.

— Ну, Питер, как спали? — вежливо осведомляется Дрейк, когда я по зову Ала появляюсь в кабинете с задернутыми шторами.

Я бормочу нечто вроде «спасибо, хорошо» и жду, стоя посреди кабинета, потому что прекрасно понимаю: шеф вызвал меня не для того, чтобы поинтересоваться, выспался я или нет.

Однако Дрейк не торопится начинать деловую часть разговора. Он встает, подходит к тележке с бутылками, установленной между двух кресел.

— Надеюсь, мисс Линда не тревожила ваших снов? — осведомляется рыжий, схватив за горло бутылку «Баллантайна».

— Ничуть, — заявляю я. — Я не любитель вокала.

Дрейк наливает себе на два пальца виски, бросает в стакан пару кубиков льда, который с присущей ему непринужденностью вытащил пальцами из ведерка. Потом делает глоток — проверить, что у него получилось, — и бурчит:

— Вокал… Дело не в вокале, а в исполнительнице. Хотя и эта ее песня тоже… как там она поет… напрасно ты думаешь, что проснешься, — завтра угодишь в морг… такая песня не может не впечатлить…

Он внезапно спохватывается, что пренебрег обязанностями хозяина, и указывает на бар:

— Наливайте, не стойте, как памятник!

— Не рано ли, нерешительно произношу я, подходя к бутылкам.

— Рано? Это невоспитанно с вашей стороны. Вы так говорите, будто я — алкоголик.

Шеф отпивает еще глоток, потом возвращается к прежней теме:

— Действительно странно… Мне казалось, что вы с Линдой понравитесь друг другу. Вы — убеждены в том, что вы — великий герой, а Линда убеждена, что она — великая певица… Я думал, вы подойдете друг другу…

— Наверное, потому, что она подходит вам, — замечаю я.

— О нет! — качает головой Дрейк. — Я предпочитаю Бренду. Хотя, между нами говоря, — ведь у нас мужской разговор? — с меня и Бренды многовато. Не знаю, Питер, замечали вы или нет, что женщины — как кошки. Человек не может испытывать особой необходимости в кошке, но у его соседа она есть, вот он и считает нужным тоже обзавестись кошкой.

Поскольку разговор идет мужской, я позволяю себе заметить:

— Но вы обзавелись не кошкой, а пантерой.

— Пантерой? Все это позы, мой друг, и больше ничего. Каждая кошка хочет, чтобы ее считали тигром, но это поза. А все-таки Бренда — умная кошка.

Помолчав, он говорит как бы про себя:

— Будем надеяться, что она такой и останется.

Только допив свой стакан, шеф вспоминает, зачем вызвал своего верного секретаря:

— Ваш проект, Питер, придется еще раз подробно обсудить. Вместе с Ларкиным.

— Почему именно с Ларкиным?

— А почему бы и нет? — довольно резко бросает шеф.

Я апатично пожимаю плечами.

— Дело ваше. Но, по-моему, от этого Ларкина за версту несет полицаем.

На красной физиономии Дрейка появляется нечто вроде улыбки.

— Это потому, что он в самом деле полицейский. Правда, бывший. Отставлен от службы за коррупцию и мелкие человеческие прегрешения. Но это не мешает ему поддерживать связи с полицией по ту сторону океана. И быть специалистом своего дела. В двух словах, Ларкин примет здесь готовый товар, да и на Востоке поможет. Так что операция невозможна без его участия. И без его одобрения.

Помолчав, шеф внезапно восклицает:

— Значит, «полицай»! Да вы, чего доброго, окажетесь умнее, чем я думал!

Он снова усаживается за письменный стол.

— Поскольку Ларкин появится только к полудню, у вас есть время справиться еще с одним делом. Выйдете отсюда, пройдете два перекрестка. Запомните: дом номер тридцать шесть, второй этаж. Вам нужна та дверь, на которой есть вывеска «Холлис. Фото». Вот вам ключ. Если человек еще не пришел, сядете и подождете.

— Какой человек?

— Человек, который передаст вам для меня письмо. Не подумайте, что я хочу использовать вас вместо почтальона или что-нибудь вроде этого. Письмо секретное. Кроме того, вам и дальше придется поддерживать связи с этим человеком. Так что берите письмо, заприте контору и возвращайтесь сюда.

— Вы же говорили, что мне опасно выходить за пределы вашей улицы, — напоминаю я.

— Верно, у вас нет паспорта, — бурчит Дрейк.

— Я мог бы его иметь, пожелай вы сунуть руку в ящик вашего стола и достать его оттуда, — замечаю я.

— Нет, вы в самом деле умнее, чем нужно, — вздыхает Дрейк. — Хотя насчет ящика не угадали.